«Правильный фашист». Интервью с Михаилом Гробманом.
Вместо предисловия. Мое отношение к Михаилу Гробману - резко отрицательное. Но некоторые художники считают его своим учителем. Недавно прошла выставка израильских художников, на которой Гробман был сфотографирован рядом с одним из талантливейших (на мой взгляд) художников - Сергеем Буньковым. Эта статья - по следам этой фотографии.
Перевод статьи о Гробмане из одного из местных изданий. 2010 год.
Михаил Гробман стал богатым авангардистом и добился поражения своих врагов без сражений
Итамар Гендельман СмитЯ долго жил в России. В окружении русских. Младенчество прошло в несколько этапов. Русский этап был очень значительным. Вначале была теория, культурная. В подростковом возрасте меня очень заинтересовала русская культура. И не классическая (Толстой, Достоевский). Русская культура более специфическая, авангардная. Я не знаю, как начинался этот интерес, но такой момент в моей жизни был. Момент «Москва-Петушки». Период с обильной выпивкой и фильмами Тарковского и Калатозова. Водка и книги Эдуарда Лимонова, Андрея Битова, Сорокина и Плавина. Искусства Ильи Кабакова и обильной выпивки. Или просто обильная выпивка и прослушивание в общежитии с прочувствованием, отчасти глупое, группы «Джарт», играющей прелюдии Шостаковича. Короче, был мальчик в Тель-Авиве при 36 градусах в тени и 90 процентах влажности. Искал воздух. Искал нечто другое, но в то время не было ничего другого, только русская культура, холодная, далекая, странная, сумасшедшая.
После теоретических поисков пришел черед дела. Я был женат на русской, которая была принята (эмигрантами) и была для них надежной защитой – для художников, журналистов, интеллектуалов (были и другие с другими интересами, более экзотическими). Один из столпов был художник, писатель, поэт, человек возрождения из пионеров второго русского авангарда Михаил Гробман. Еще до того, как я встретил его первый раз лицом к лицу, я слышал о нем от многих людей. Разговоры о нем носили противоречивый характер. От симпатий и уважения до ненависти и страха. Представление о нем из этих разговоров в моих глазах складывалось как о настоящем русском авангандисте. Такой похожий на Веничку Ерофеева, пьяницу, который пытается проехать с одной станции на другую. При первой встрече Гробман не разочаровал. Он был именно такой и другой. Я явился (к нему) в качестве молодого редактора, который хотел делать переводы авторов по указанию Врубель-Голубкиной, жены Михаила, появлявшиеся в их литературно-художественном журнале «Зеркало». После пяти минут разговора Гробман вытряхнул из меня всю официальность, как пыль из ковра.
Подружились сразу же. Сразу же был покорен его страстностью. Весь его гнев, его копеечное ницшеанство, его несоответствие виду жителя Тель-Авива. Визиты в большую квартиру Гробмана на улице Нес Циона недалеко от моря, забитую картинами, книгами и коллекционными вещами, были для меня как выезд за границу. Даже сегодня, когда Гробману 71 год, их салон представляет собой какой-то центр богемы, творчества. Почти так же, как это было в 60-х годах в Москве, незадолго до эмиграции-изгнания в Израиль. Это я увидел на выставке «Гробман», которая недавно открылась в галерее «Кишон» (улица Фрог, 31, Тель-Авив). Я говорю о выставке группы художников «Коллектив», в которую входят такие известные личности как Зоя Черкасская, Макс Ломберг, Андрей Лев, Анна Люкшавская и другие. Они организовали полноценную выставку из точных копий (если можно так выразиться) его картин.
Миша, ты один из израильских художников, чьи картины ценят и продают в Израиле и в мире. Персональные выставки, групповые выставки в музеях и галереях, молодые художники в твою честь делают выставку, у тебя широкая реклама, ты – лауреат премий, у тебя приличный капитал, ты купил это все и ты до сих пор смотришься как авангардист. Как ты это можешь объяснить?
А кто сказал, что авангардисты должны быть нищими и несчастными? Как раз наоборот! Пока мы молодые, мы изменяем мир, живем активной жизнью, творим в поиске новых неизведанных путей. После того, как мы проходим первую половину, накапливаем больше силы, в какой-то день выясняется, что нам не с кем воевать, противники сдались без боя. Сказать, что это счастливая победа? Я в этом не уверен. Потому что противники в конце концов выглядят жалко.
Хорошо. Допустим, что я тебя понял. Так что осталось от второго русского авангарда, для которого ты и твои товарищи были крестными отцами? Существует ли авангард до сих пор?
Слово «авангард» соотносится с двумя понятиями – с теми, кто идет впереди всех и тащит за собой всех, и как разделитель для нового искусства, которое родилось в начале 20 века, как модернизм. Авангард в первом смысле как движущая сила всегда был и будет постоянно. Авангард во втором смысле – это исторический период и уже принадлежит истории. Тот авангардист, которым я был в 60-х годах, это часть истории культуры. И если кто-то называет меня авангардистом, то точнее сказать, что я – один из тех, кто постоянно ищет новые пути. Но я себя так не называю. Я – художник 21 века.
Конечно. Что ты думаешь о работах группы «Коллектив»? Они тебя правильно представили? Это тебе льстит?
Каждая коллективная работа в искусстве – это вещь благословенная. И мне нравится, что молодые художники выбрали именно мои работы для выставки в стиле APPROPRIATION ART. И смысл этого – утверждение, переработка отдельных элементов в творчестве. APPROPRIATION – одна из смелых вещей в мире искусства. Я, собственно, часто использую этот прием, но в другой форме, не в такой, как на этой выставке. Эта форма не всегда понятна зрителю, а для Тель-Авива это вообще совсем новый язык. Льстит ли мне это? Это не вопрос лести. Это путь понять искусство в другой форме.
Это вопрос не только понимания. В тот момент, когда тебя выбрали в качестве объекта, ты был как бы выбран и духовным отцом.
Я вовсе не хочу быть козлом отпущения с большими красивыми рогами, который ведет за собой стадо баранов. Я думаю, что нет более дебильной вещи, чем быть гуру.
В этом году ты издал «Левиафан» - дневники, часть которых посвящена лучшим дням 60-х годов в России. В своих сочинениях, в рассказах, которые я от тебя слышал, ты все время возвращаешься к этому. Это не вид сентиментальности? По-моему, ты человек не сентиментальный.
Я не занят этим периодом. Это мне неинтересно. Но суть этого в том, что много текстов и работ концептуальных были непоняты в Израиле в течение 40 лет. И это заставляет меня вернуться к тем работам. А также к работам, которые делают молодые в этом аспекте. Не забудь, что в 1971 году, когда я сюда приехал, я не находил почти никого, кто бы понимал, о чем я говорю. Израильское искусство все эти годы плелось за западным искусством, и в нем не было ни одной новой мысли и самостоятельности.»
Можно верить, что каждый разговор с Гробманом касался политики и заканчивался на громких тонах. Но было что-то привлекательное в его неудержимой правизне. И народ из «Коллектива» говорит, что на него влияет харизма Гробмана. И даже дали ему такое определение: «фашист и манипулятор», что в их понимании представляют собой характеристики харизмы.
Ты согласен с таким определением?
В израильском обществе тот, кто самостоятельно мыслит так, что находится на границе принятого образа мышления (левого) – сразу же получает клеймо «фашист». Те, которые мыслят, как все вокруг, идут строем по три в ряд и когда они видят того, кто идет не так, как все, они кричат ему «Фашист, Фашист». Для таких людей такие слова, как армия обороны Израиля, государство Израиль, флаг Израиля, сионизм ненавистны, как для анархистов и европейских левых.
Что ты думаешь о Либермане? Он ведь демонстрирует всю ту вульгарность, которой ты так противишься, а?
Было время, когда было принято ненавидеть Ариэля Шарона. Масса грязи, которую на него лили, превзошла всякие пределы, принятые в политике. Элита в Израиле поменялась – и Либерман один из людей новой израильской элиты, хотят этого или нет. Можно соглашаться с политическим курсом Либермана или нет, но ненависть к нему и страх перед ним превзошли всякие разумные пределы. Кроме того, мне очень нравится идея Либермана о кантонизации. У палестинцев есть два государства: Иордания и Газа. И я очень за то, чтобы у них было третье государство в Иудее и Самарии.
Члены «Коллектива» говорят, что ты жесткий человек. Я понимаю, что они имеют в виду, но в то же время знаю, что ты человек мягкий, влюбчивый и добросердечный.
В части жесткости я не знаю, но я ненавижу людей со стандартным мышлением.
Об авторе из википедии на иврите:
איתמר בן כנען היה שם העט של איתמר הנדלמן-סמית (נולד ב-1976) סופר ועיתונאי ישראלי.
את צעדיו הראשונים בעיתונות עשה הנדלמן-סמית בהיותו בן 17 בלבד במקומון צומת השרון של רשת שוקן. לאחר מכן כתב במשך מספר שנים במגזין "תרבות מעריב", במוסף "סופשבוע" של מעריב ובמוסף הערב של גלובס. בין חורף 2006 ועד קיץ 2009 שימש, במשך כשלוש שנים, עורך התרבות של רשת עיתוני העיר ובעל טור במקומון "העיר" וקודם לכן בטיים אאוט תל אביב. חיבר חמישה ספרים שראו אור בהוצאת הקיבוץ המאוחד ובהוצאת בבל-ידיעות אחרונות. תרגם לעברית יחד עם אדם הורוביץ ספר שירים של צ'ארלס בוקובסקי. את קובץ סיפוריו הראשון "לאן נעלמת אריק איינשטיין" פרסם בהיותו בן עשרים ושלוש בסדרת "הכבשה השחורה" של הוצאת הקיבוץ המאוחד.
בשנת 2001 שימש כעורך הפרוזה הראשי של "ספריית מעריב" וכן ערך את הסדרה "אפור".
עם זוגתו לשעבר, הצלמת אולגה ("אולה") בורוזינה, הוציא לאור את הרומן הפורנוגרפי "פתוחה"".
Вместе с первой женой выпустил порнографический роман «Доступная»
הנדלמן-סמית (בן כנען) מתגורר היום בבלפאסט, צפון אירלנד, יחד עם אשתו, מי שהייתה עד אוגוסט 2009 נספחת התרבות הבריטית בישראל, ג'וליה קרולין אן הנדלמן סמית. טורו השבועי בהעיר נקרא "העולם הזה". כמו כן הוא כותב ביקורות מוזיקה, קולנוע וספרות
0 коммент.