Рама. Автобиография рамы, страдающей амнезией




Я ничего не помню. Где я родилась, где я взрослела, где я старилась – ничего не осталось в памяти.

Точно знаю, что мне больше ста лет. Таких больше не делают. Я не то, чтобы античность, но древность – безусловная. И дорогая древность.




Рама, общий вид 

Почему древность? Да потому, что сейчас, сегодня багеты скрепляют скобками. В лучшем случае – простейший шип: пропил в двух смежных частях, деревянная пластинка-вставка, синтетический клей – получите, готово.

А я не такая! Нет, конечно, у меня есть все составные части рамы: две боковинки, две поперечинки. Но как они скреплены! Это просто удивление!

Представьте себе два цилиндра. Деревянных цилиндра. И между ними – перемычка на всю высоту. И сделано все это из одного куска дерева. Ну, скажем, как бинокль: две трубы соединены между собой своего рода мостиком.

И вот такая штука одной трубой вставлена в боковину, другой – в перемычку. Да так точно, что между ними нет зазора! Зазора до сих пор нет - и это несмотря на мой весьма почтенный возраст!


Шип, скрепляющий багеты 

К тому же я золоченая! В углах очень затейливые финтифлюшки из алебастра, по внешнему краю – оторочка из шариков, по внутреннему – лепестки и лепесточки, гладкие и фигурные. Было бы интереснее, если бы все это было резное из дерева, но – так меня родили.

Где родили – не помню, не знаю. Может, в Москве, может, в Питере. И кто меня заказал – не знаю. Но человек был небедный, хотя и не слишком богатый. Для какой картины – даже представить не могу. Скорее всего, это был портрет какого-нибудь предка. Может быть, был натюрморт хорошего художника, яркий, золотистый с красным, с цветами и богатой посудой. Пейзаж – вряд ли. Может быть, что-то из жизни олимпийских богов. Ничего не помню.

Дальше – еще хуже. Пришла революция. Я так предполагаю, что дом, в котором я была, горел. Как я уцелела без единой подпалины – это чудо. Но от пожара на мне осело столько сажи! Сейчас мой нынешний хозяин (между прочим, добрый человек, он достал меня из мусорки и сейчас пытается вдохнуть в меня вторую жизнь) иголкой вычищает грязь из всех моих складок (как он говорит: «Я теперь слесарь-гинеколог, занимаюсь скоблежкой»). А грязь он собирает в баночку. Зачем? Первое, чтобы было видно, что на меня наросло за почти полторы сотни лет, а второй – при соскребании снимается и позолота. Есть надежда извлечь из этой грязи золотую пыль. Сколько ее будет? Слезы! Но все-ж таки, интересно посмотреть.

Господи, какая же я грязная! Нет, конечно, меня чистили! Наверняка, с меня стирали пыль! Но то, что попало в складки (а они довольно глубокие), ленивые уборщицы не трогали. Это требовало времени и усилий. Кроме того, они начали – с развитием технического прогресса – использовать для очистки всякие жидкости с мылом. Остатки мыла не просто высыхали: они собирали на себя пыль, которую уже невозможно было снять тряпкой. Результат- при скоблежке грязь сходит пластами. Где-то меньше, где-то больше, а где-то с очень большим трудом удается добраться до основы.


Угол рамы до расчистки 

Угол рамы: справа до расчистки, слева – после расчистки и частичной подкраски


Угол после расчистки и подкраски 

Основа чаще всего – позолота. Но иногда не удается остановиться, иголка проходит до грунта, до алебастра. Плохо, но делать нечего: восстановить золотой цвет можно краской, а ее лучше класть на грунт, чем на грязь.

Как он это делает – скоблежку? Повесил меня на стенку и сидит рядом, ковыряет шарик за шариком, лепесток за лепестком... Когда он закончит? Он говорит, что работы хватит и внукам, и правнукам (инструмент-то у него – иголка). Это он так шутит. На самом деле, это долго, но не настолько.

А вот когда он снимет всю грязь, тогда надо будет мне сделать пластическую операцию: заделать все утраты алебастра. Я очень стара, алебастр отваливается мелкими чешуйками. Ранок – не счесть. Как он собирается это делать – на знаю, говорит, что попробует развести гипс на яичном белке. Это тоже будет ювелирная работа.

Кроме того, старательные уборщицы пробовали оттирать грязь – и дотерли до алебастра несколько выдающихся элементов. Так мой хозяин решил эти места снова позолотить. Купил сусальное золото, начитался рецептов позолоты, начал пробовать – испортил четыре листочка. Отложил. Будет пробовать позже, когда расчистит всю раму. Да, и еще он купил беличью кисть – по рекомендациям специалистов. Скорее всего, у него ничего толкового не выйдет. На этот случай есть золотая краска, которой он уже попробовал замазывать огрехи. Что-то получается.

Да, вспомнила! Как я попала в мусорный бак? Я приехала в Израиль в багаже. Откуда – не знаю. Не то из Европы, не то из России. Мои тогдашние хозяева хранили меня не меньше как лет пятьдесят. И висела я на почетном месте. Но все хорошее со временем кончается. Хозяева умерли. А их наследники – эта молодая бестолочь – посчитали, что я – пережиток рококо и барокко вместе взятых, а сейчас в моде модерн. Картину, правда, они оставили себе.

Меня бросили в большой мусорный контейнер (в то время были такие в каждом квартале). И этот контейнер стоял рядом с местом работы моего нынешнего хозяина. А хозяин имел привычку заглядывать туда каждый день – он искал картины, которые можно было бы повесить дома (всем гостям он говорил, что у него картины марки «ол-стрит» - со всех улиц). И даже иногда находил. Так он меня и обнаружил. Принес домой, обтер и повесил на стенку. На самом видном месте. А сейчас я повисла в бывшем массажном кабинете: хозяин убрал все скелеты (плакаты со скелетами) и вместо них повесил меня.

Будущее мне никак не грезится. Ну, отремонтирует он меня. Ну, опять повесит пустую на стенку. А когда придет подходящая картина? Но – надежда умирает последней. В любом случае, я буду снова красивая, хотя и не очень молодая.

Эта автобиография была записана хозяином в декабре 2015 года – почти четыре года назад. Мой хозяин все это время пытался найти хоть какие-нибудь сведения обо мне: он получал рассылки с аукционов, собирал в папки фотографии рам, которые хоть чем-то были похожи на меня.

Какой-то просвет наметился, когда он нашел картину, датированную 1904 годом, в раме которой был применен крепеж багетов, схожий с моим. Дата изготовления рамы сомнений не вызывает, потому что (так было написано в сопроводительном тексте) картина была обрамлена сразу после ее написания.

Что это значило? Что мой возраст – не меньше 115 лет! Правда, крепеж багетов уже упростился. Но всё-ж таки! Да, и место моего рождения было приблизительно определено: Бельгия. Уже неплохо!



Georges Morren (1868-1941) . Signed and dated 1904 at upper right

Но хозяин продолжал что-то искать: а вдруг? И в один прекрасный день в ФБ появилась репродукция картины Яна Фредерика Портельье (Jan Frederic Portielje), на которой молодая весьма симпатичная (можете мне поверить) женщина подбирает картину к раме, которая стоит перед ней на столике. И рама эта – невероятно!- почти мой портрет!

Хозяин чуть не задохнулся от восторга! Решение у него созрело практически моментально: напечатать репродукцию и поставить ее в меня!

Но чтобы напечатать репродукцию надо было получить ее с большим разрешением. А то, что было в рассылке, было слишком мало. После некоторых поисков удалось найти что-то получше, и в результате нескольких манипуляций с Paint удалось добиться хоть какого-то увеличения.

Затем хозяин позвонил своей знакомой (она художник, реставратор, коллекционер) – уточнить, какой размер фото должен быть для получения хорошей репродукции, где их делают и сколько это будет стоить. Знакомая его не обрадовала: маловато количество пикселей. Где можно сделать – практически в любой типографии, но есть и специализированные. Сколько будет стоить? В пределах 200-250 шекелей. Спасибо, общая картина ясна.

Очередной звонок – старому знакомому Шарону, типографу. Здесь радости было мало: типография уехала в другое место, с тканью она не работает. Но был в этом разговоре и светлый момент – почти точный адрес места, где можно получить репродукцию. Ура, вперед! Правда, я оставалась дома, а хозяин перевел картину на флешку.

Он-таки нашел типографию, заказал и получил репродукцию. Я тогда еще не видела, что получилось, но хозяин не скрывал своего восторга: результат был неожиданно хорош!

И снова телефон: теперь в рамочную мастерскую своему старому знакомому. Обозначил день и час, когда можно доставить картину. Осталось дело за малым: найти транспорт. Хозяин договорился с дочерью, она приехала, меня (завернутую в толстое одеяло, чтобы не побить) погрузили в машину.

Двадцать минут в пути туда, около часа в мастерской (пока мастер натянул полотно на подрамник и поставил в меня картину). Еще сколько-то времени на обратный путь – и вот я дома (в смысле – в квартире хозяина).

Его домашние – их чувства не поддаются описанию: и удивление, и восхищение!


И вот – финал: меня повесили в салоне! Кажется, это конец автобиографии Но моя жизнь только начинается – в новом качестве!

Из книги О.А. Лысенко «Одеть картину»:

«Рамы с лепным орнаментом в России в достаточном количестве появились еще в первой половине 19 века.

Как правило, лепной декор накладывался на загрунтованную деревянную основу.»

От автора. К приведенной цитате могу добавить: лепнину золотили до наклейки на раму. Как это прояснилось? Встречаются места с поднутрениями, то есть, если бы позолоту накладывали после наклейки, их невозможно было бы позолотить.

День возрождения рамы – 4 октября 2019 года. 


Дополнение к автобиографии от 13 октября 2019 года. В картине Павла Федотова «Вдовушка» на комоде стоит рама, сходная со мной. Дата написания картины – 1851 год. Есть сведения, что художник работал над не восемь лет (!). То есть, исходной датой для рамы надо считать 1843 год. Следовательно, мне без малого двести лет!

You May Also Like

0 коммент.